«Мистер Смит вложил пять миллионов».
— В этом году на фестиваль VIVACELLO в Москву из-за пандемии не смогут приехать зарубежные артисты, заявленные в программе ранее. Станет ли проблемой нахождение им адекватных замен в лице российских виолончелистов?
— Если фестиваль не отменят вообще, то мы готовы провести его в любом составе и максимально приблизиться к заявленной изначально программе. Параллельно придется заниматься заменами зарубежных артистов на наших музыкантов, причем с именами, известными публике. Как вариант, думаю пригласить к участию российских исполнителей, живущих сейчас за границей. У них есть возможность прибыть на родину в период ограничений перелетов по миру.
Я рассматриваю в качестве примера недавно завершившийся в Воронеже Платоновский фестиваль искусств, который прошел удачно благодаря, условно говоря, импортозамещению. Конечно, в идеале хочется видеть на своем фестивале звезд, которые редко выступают в России, но с поправкой на нынешнюю ситуацию я с большим удовольствием поработаю и с нашими артистами. Ведь мы все друг друга знаем и любим, у нас теплые отношения, мы часто выступаем вместе, а в нынешней ситуации такая профессиональная сплоченность очень важна. Безусловно, мы постараемся расширить список участников фестиваля за счет молодых и пока еще не очень известных широкой публике музыкантов.
— Как вам удалось найти частных спонсоров для фестиваля и, главное, поддерживать с ними деловые отношения на протяжении многих лет?
— Наш фестиваль — один из немногих в России проектов, который проводится исключительно на деньги частного благотворительного фонда. Наш пример — если и не уникальный в стране, то уж точно редкий в плане такой формы финансовой поддержки. Контакты возникли сначала на почве личного знакомства, взаимной увлеченности одними и теми же вещами, потом переросли в сотрудничество. Между нами произошла некая диффузия, которая материализовалась и дала жизнь фестивалю.
— То есть вам приходится активно заниматься не только своим творчеством, но и продвижением себя и своего проекта?
— Современным музыкантам — не гениям, а просто талантливым, как я, — нужно уметь разговаривать с людьми, уметь подать себя. Надо посещать множество мероприятий, расширять круг общения за счет персонажей, которые не имеют прямого отношения к музыке, но после бесед с вами решают заглянуть на территорию классики.
Перед каждым фестивалем, на разного рода и формата встречах, я всякий раз начинаю рассказывать о том, что в США классическая музыка существует за счет частного финансирования, меценатства. Там любой концертный зал носит имя того человека, который вложил в его создание больше всего денег. На последней странице программки концертов с участием симфонического оркестра, пианиста, любого солиста-инструменталиста мелким шрифтом написано: мистер Смит вложил 5 млн долларов, миссис такая-то — 3 млн долларов… Список включает даже тех, кто дал на развитие музыки 5 центов.
— Почему же такая система координат не работает у нас?
— Для нашего бизнеса непонятны, по большому счету, правила игры в этой сфере. Нет специального закона, если хотите, регламентирующего и четко прописывающего этот вид деятельности. Кроме того, общая атмосфера не располагает заниматься спонсорством классической музыки.
У нас давно так сложилось, что государство в этой сфере играет первую скрипку. В российских оркестрах артисты получают сущие копейки по сравнению с американскими коллегами, но зато этот мизер гарантирован, а если руководитель выбьет еще и грант, то ты хотя бы уже не нищий. Поэтому немногие богатые люди решаются нарушить сложившийся порядок вещей, пойти против устоявшихся представлений и традиций.
В Москве территория классики — небольшой островок
— Почему так сложилось, что многие выпускники российских музыкальных вузов отправляются совершенствовать свое мастерство на Запад? Что там у них в образовании есть такого, чего нет у нас?
— Чтобы понять, о чем идет речь, возьму пример из футбола. Разница — как между российской премьер-лигой и английской премьер-лигой. Я сам учился в Московской консерватории у лучшего педагога — Натальи Шаховской. Это великое имя. И я ей очень благодарен за то, что она отпустила меня с четвертого курса учиться в Берлин, в Высшую школу музыки к еще одному знаменитому мастеру — Давиду Герингасу, который, в свою очередь, был учеником легендарного Мстислава Ростроповича. И я в итоге получил в профессии все самое лучшее сначала в Москве у Шаховской, потом в Берлине у Герингаса. Плюс учился в окружении 20 феноменальных молодых музыкантов — студентов из разных стран, один лучше другого, молодых дарований высочайшего уровня.
Каждый день в Берлинской филармонии проходят концерты с участием лучших оркестров и солистов со всего мира. Ты можешь каждый день слушать самую разную музыку: классику, авангард, сравнивать интерпретации. Ты находишься внутри бурлящего котла, атмосферы, которая развивает тебя как творческую личность.
— Но разве в Москве нет возможности иметь такую же культурную подпитку?
— Все самое интересное на огромной территории нашей страны происходит в локальных центрах: в Москве, Санкт-Петербурге, Екатеринбурге, Новосибирске, — но в гораздо меньших объемах. В той же Москве территория классики — это очень небольшой островок, маленький срез культурной столичной жизни.
В областных филармониях пульс вообще нитевидный: иногда кто-то знаковый приезжает с концертом, иногда проходит региональный фестиваль, на который приезжает столичный оркестр. В остальное время ничего не происходит — сказываются проблемы с финансированием или с тем, как тратят деньги, когда они есть.
В провинции остро стоит проблема с кадрами, ко всему прочему. В советское время была прекрасная практика распределений: специалистов после обучения отправляли в регионы на полгода-год. Система работала эффективно. Почему от нее отказались? Сейчас много вопросов, на которые лично у меня нет ответов.
Почему в Московской консерватории несколько десятилетий идет перманентный ремонт и нам, педагогам, не хватает классов для занятий? Почему реконструкция Петербургской консерватории превратилась в долгострой и почему деньги на обновление здания дополнительно выделяются только после того, как на проблему обратит внимание президент страны? Из всего этого складывается совсем не та атмосфера, которая нужна молодому музыканту при погружении в профессию.
Все возможности виолончели еще не показаны
— Вы не думали над тем, чтобы открыть в России частное музыкальное заведение с правильной атмосферой? Не все же молодые талантливые отечественные музыканты имеют деньги на учебу в элитных школах на Западе.
— Это вопрос ко всем нам, состоявшимся музыкантам и педагогам, людям, которым небезразлична судьба талантливых российских музыкантов. Я лично не задумывался над таким проектом, у меня и так много дел: я — организатор четырех фестивалей, преподаю в Московской консерватории, выступаю с концертами, в которые приглашаю, кстати, молодых музыкантов. Но был бы рад, если бы кто-нибудь из коллег взялся за такое благое начинание. Ведь очень важно, кто и как учит юного человека музыке.
— А кто сделал виолончелиста из вас? Почему вы не стали, например, пианистом, как ваша мама, или актером, режиссером, как ваш знаменитый дед, народный артист Советского Союза?
— Мне было семь лет, когда я стал серьезно заниматься музыкой. Понятно, что в столь юном возрасте трудно выбрать себе инструмент и профессию на всю жизнь, трудно хотеть по своей воле часами сидеть за инструментом и играть. Мама, правда, сначала отдала меня на скрипку: на этом инструменте играл один из наших знаменитых соседей по дому (в Москве. — Прим. ФАН) Наум Латинский.
Однажды Наум Григорьевич пришел к нам в гости — на тот момент мне было восемь лет, и я уже играл на виолончели. Послушав меня, Латинский сказал, что у меня, безусловно, есть талант и мне обязательно нужно продолжить занятия на этом инструменте. И этот случай повлиял на мою профессиональную судьбу.
Моя мама, как ни странно, не мечтала о том, чтобы я вырос знаменитым солистом. Она хотела, чтобы я стал обычным оркестрантом и привозил из заграничных гастрольных поездок красивые вещи, которые в советское время у нас в стране невозможно было купить (смеется). Но так оказалось, что у меня обнаружился музыкальный талант, и к тому времени СССР распался, унеся в прошлое понятие дефицита. Так я и стал солистом-виолончелистом.
Виолончель — самый лучший инструмент в мире, с неисчерпаемыми возможностями в плане звука. Все возможности виолончели еще не показаны. Все еще впереди! Люди, играющие на виолончели, — особенные, мы не разобщены, дружны. Может быть, эта дружба и теплые отношения друг с другом привиты Мстиславом Ростроповичем — не только гениальным музыкантом, но и удивительно светлым и позитивным человеком.
— Вашему сыну пять лет. Какой музыкальный инструмент вы выбрали ему для занятий?
— Он уже поступил в Гнесинскую десятилетку на ударника. Он с самого рождения колотит по всему, что находится в поле его зрения. Задатки ударника у него точно есть.
Источник: https://riafan.ru/1317786-violonchelist-boris-andrianov-muzykantu-nuzhno-umet-podat-sebya-mecenatam?fbclid=IwAR19jlS91DP6maK9pu49CtCSKpkNWkeOalO1MfVMPWsTQxXWJlQB5fkpcpE
