— Наталия Николаевна, известно ли вам хотя бы примерное количество ваших учеников?
— Это очень сложный вопрос. Когда-то у меня были две тетрадки, в одну я записывала имена выпускников, в другую – в каком городе и что я играла, чтобы, не дай Бог, не повторяться. Потом наступил момент, когда это уже стало не интересно, потому что того и другого уже много.
Трудно предположить, но так как я работаю больше 50 лет, и если я выпускала в среднем по 4-5 человек в год… За сотню далеко. Единственно, кого я дольше всего записывала, это своих лауреатов.
— И это тоже надоело?
— Да, и это надоело. Кстати, пока помню, надо записать – за последнее время много опять появилось. (Улыбается)
— Когда вы начали преподавать?
— После окончания консерватории в 1959 году я была распределена в Ипполитовское училище, потом преподавала еще в Мерзляковке (училище при Московской консерватории – прим. ред.). В 1962 году была приглашена на кафедру виолончели, и с тех пор моя судьба связана с консерваторией.
— Мы когда-то общались с вами на предмет работы в других странах, но вы сказали, что здесь вам лучше.
— Дело в том, что на протяжении моей деятельности несколько раз мне предлагали работать за рубежом – и в Англии, и во Франции, но так как я очень… русский человек, я выросла здесь и у меня крепкие корни, я знаю, что я не могу жить в другой стране.
Для меня всегда было мучением, если мои гастроли или мастер-классы длились две недели или больше. Я безумно страдала, высчитывала каждый день, когда я уже возвращусь домой.
Я вросла в эту землю. И творчески, и физически, и в смысле общения. Я очень люблю педагогическую профессию. Я всегда к ней относилась эмоционально и с большой ответственностью: если я что-то могу дать своим детям, то я должна это сделать. Конечно, Московская консерватория – это мой родной дом, в котором я выросла, в котором я продолжаю работать и который я очень люблю.
— Но как тогда появилась Испания?
— Я бы и туда не поехала, но Ростропович настоял. Он меня туда очень рекомендовал, в Москву специально приехала Палома Оши – директор Высшей школы музыки Королевы Софии в Мадриде. Мне это было очень симпатично.
И вот 15 лет там уже преподаю. Я окружена там таким теплом, таким вниманием и такой заботой, со всех сторон! Орден мне даже дали недавно! (Улыбается)
— Правда?! Что за орден?
— Он называется «Орден Альфонсо Десятого Мудрого». Его вручают за выдающиеся заслуги в области культуры и искусств.
— Очень горжусь вами, Наталия Николаевна! А, кстати, скажите, пожалуйста, были ли у вас какие-то увлечения в других сферах искусств?
— У меня были разные интересы. В свое время я и рисовала хорошо, и гимнастикой занималась.
— Гимнастикой?!
— Да, много было вещей, которые хотелось реализовать, но когда началась рабочая жизнь, то 24 часов уже не хватало. Особенно, когда человек совмещает гастрольную деятельность с педагогической.
Часто бывало, что я приезжала с гастролей, ставила виолончель, бежала в Консерваторию, возвращаясь оттуда, думала, что через день мне надо куда-то улетать, а там новая программа. У меня была специальная глушилка на виолончель, и ночью я «пилила». Поэтому жизнь сумасшедшая. Ростропович всегда возмущался:
«Что ты там все время сидишь со студентами так долго? Сидишь и сидишь?!»
Да, я могу занудствовать над тремя первыми строчками, вместо того чтобы прослушать сразу все произведение. С другой стороны, когда он рекомендовал меня в Испанию, то написал директрисе письмо:
«Я рекомендую Вам лучшее!»
Понимаешь, у меня в крови отсутствие халтуры!
— Да, с халтурой у вас неважно! Это мы знаем! А можете вы выделить еще 3-4 личных качества, которые также определяют вашу жизнь?
— Сложно сказать… Организованность… Неприятие всякой фальши, как в жизни, так и на виолончели… Я любвеобильный человек, я всех люблю и стараюсь никого не обижать, даже если и было бы нужно… Трудно мне сказать, ты мои человеческие качества лучше знаешь.
— Да, но мне интересно, что вы по этому поводу думаете.
— Я по этому поводу не думаю! (Улыбается) Если бы я могла ответить на эти вопросы, при тех десятилетиях, что я работаю, по идее я должна бы написать какую-то методическую книгу. Мне неудобно об этом говорить, но я создала какую-то школу свою, и я должна была бы что-то зафиксировать.
— Это просто необходимо!
— У меня нет желания фиксировать.
– Это плохо, Наталия Николаевна!
— Я люблю общение, а записывать не люблю!
— Давайте тогда я буду записывать. Я помню, что вы достаточно поздно начали заниматься на виолончели.
— Да, в 12 лет.
— А что вы делали до этого?
— А до этого была война, Катенька! Когда мне было 5 лет, мама моя очень хотела, чтобы я занималась музыкой, меня даже показывали в ЦМШ, но в это время грянула война. Нас отправили в эвакуацию в глухую деревушку под Красноярск, где даже гармошки никакой не было.
Я вернулась в Москву уже к окончанию войны и помню, что мне было тяжело, так как по возрасту я должна была уже учиться в 3-м классе, а я еще в 1-й не ходила. Сначала стала учиться на рояле частным образом, а потом, когда мне было лет 11, пошла играть Елене Фабиановне Гнесиной.
Я была у нее дома на Собачьей площадке. Там стояло два рояля, она спросила, на каком я хочу играть, я, конечно, выбрала белый. Но она сказала, что на рояле поздновато. Этой осенью я и поступила на виолончель.
— Но на рояле вы к тому моменту уже что-то играли?
— Да, и в консерватории потом в Малый зал меня выбирали на концерты – я играла и сонаты со скрипачами, и с Валей Фейгиным пьесы Прокофьева. Первое время, когда начинала преподавать, сама студентам аккомпанировала.
— А что же с гимнастикой?
— Когда я поступила в консерваторию, я жила у опекунши. Там нельзя было играть, поэтому в 6 утра я вставала и ехала в консерваторию, до 9 утра занималась. Дальше были уроки, занятия, а после этого вместо физкультуры я ходила на секцию художественной гимнастики. И на московских вузовских соревнованиях я даже завоевывала призы, но тогда она, конечно, не была такой, как сейчас.
После гимнастики я вставала в очередь за ключом от класса и до 11 вечера опять занималась на виолончели. Такова была тогда моя жизнь.
— Поэтому вы и говорите, что консерватория – ваш дом.
— Конечно! Я в 5 лет осталась без родителей. Отец умер в финскую войну. А мама была героическая женщина – работала в Бауманской больнице терапевтом и хирургом. Дядя был в ссылке, Шаховские – ты же понимаешь.
И когда открыли ГлавСевМорПуть, начали осваивать Арктику, надо было семью кормить, и мама из финансовых соображений решила, что поедет на Север, на Чукотку поднимать там медицину, это закончилось трагически. Я всю свою жизнь собиралась, но так до Чукотки и не доехала…
А под Красноярском я жила с бабушкой, в детском саду, вечно там были голодные… А когда я приехала в Москву, только благодаря силе воли моей бабушки и началась моя деятельность.
Особого стремления к виолончели я тогда не чувствовала. На рояле я все время играла, даже оперы какие-то сочиняла, причем в до-миноре обязательно (улыбается). Вкус, желание я почувствовала классе в 4-м, когда меня начали на концерты выбирать. И тогда я стала по-настоящему работать.
— Что сейчас для вас виолончель?
— Ну, сейчас я уже могу только сказать, что это моя жизнь. Когда я впервые услышала виолончель – это было адажио из балета «Щелкунчик», я просто влюбилась в этот звук. И поэтому в своей педагогической деятельности в первую очередь всегда уделяю внимание искреннему, наполненному звучанию.
— А ученики для вас – они кто?
— Ученики? Это мои дети.
— Ну, они же должны были вам страшно надоесть за это время.
— Нет, никогда не надоедают. Вот эта кухня, где мы с тобой сидим, здесь в большинстве случаев студенты доверяют мне какие-то свои личные проблемы. Поэтому для меня педагогическая работа – не просто профессиональный процесс, но и чисто человеческое общение. Это даже какая-то школа человеческой жизни.
Когда начинаешь общаться с талантливыми ребятами, то очень много от них берешь. Другое дело, что иногда педагогическая работа мешает исполнительской, например, вдруг видишь: то, что у тебя самой получается легко, и ты об этом не задумываешься, студент это никак не может преодолеть. Начинаешь изобретать для него какие-то вещи, а потом садишься сама за инструмент и думаешь:
«Господи Боже мой, а как это я играла-то?»
Поэтому здесь двоякое действие. Конечно, это взаимный процесс обогащения. А с другой стороны, я понимаю тех людей, которые не хотят заниматься педагогикой, предпочитая заниматься сольной деятельностью, потому что это, конечно, сильно отвлекает.
— Скажите, пожалуйста, какую музыку вы любите играть и вообще?
— Я люблю романтическую музыку – Шуман, Шуберт, Брамс, и ту, в которой есть конфликты – это, скорее, XX век, Шостакович, Бриттен…
— А если приходится играть музыку, которая не нравится?
— В этом случае нужно помнить, что ты артист, и заставить себя ее полюбить. Хорошим исполнителям часто говорят, что из сомнительного сочинения вы сделали конфетку. Поэтому для слабых сочинений очень многое зависит от того, кто является исполнителем.
— Расскажите, пожалуйста, было что-нибудь экстраординарное или курьезное в вашей гастрольной жизни?
— Бывало. Я как-то приехала в Москву после гастролей в Японии, и из-за смены климата с моей виолончелью были проблемы. Я собиралась на концерт со своими партнерами по трио – Малининым и Грачом (пианист Евгений Малинин, скрипач Эдуард Грач – прим. ред.). По-моему, это был Куйбышев.
Концерт шел в прямой трансляции по телевидению. Начинал Евгений Васильевич – Второй концерт Брамса, а после антракта мы с Грачом должны играть Двойной концерт (Концерт для скрипки и виолончели с оркестром И. Брамса – прим. ред.). В артистической, когда я клала на стул виолончель, случайно ее чем-то задели.
Вдруг меня зовут – лежит передо мной не инструмент, а труп: туловище отдельно, гриф отдельно, струны валяются на полу… Малинин уже заканчивает… А идет прямая трансляция, и антракт очень небольшой. Я естественно, срочно прошу, чтобы кто-то из оркестрантов мне дал виолончель. Но виолончели все соответствующие – не для сольного выступления в прямом эфире. Какую-то «коробку» я выбрала, и все-таки Брамса мы сыграли. Я уже не помню как, но все-таки сыграли. (Улыбается)
— Сильный стресс!..
— Да, такие вещи бывали. А еще была ужасно смешная история в Норвегии. Я играла там концерт Мясковского, всем очень понравилось. И когда я закончила, выхожу на поклон – один раз, второй, третий раз выхожу. Публика вся стоит, а оркестр играет какой-то марш. Я поняла, что это норвежский гимн, и тоже встала с виолончелью и стою с серьезным лицом.
Еще на сцене был дядечка с цветами. Пока они всё не сыграли, я стояла, не шелохнувшись. Оказалось, что это они меня так приветствовали. А я решила, что это гимн, и заставила дядьку с букетом торчать около меня.
— Советская выучка, конечно.
— Да-да. Раз что-то играют, а публика встала, значит – гимн. (Смеется)
— Гениально! Теперь расскажите, пожалуйста, про вашу семью.
— Семья у нас в основном музыкальная. С Борисом Сергеевичем (Борис Артемьев – контрабасист, прим. ред.) мы поженились, еще будучи студентами консерватории, после моего первого конкурса – фестиваля молодежи и студентов в 57-м году.
Наша жизнь, естественно, крутилась вокруг музыки, вокруг всяких проблем с инструментами, потому что мы были нищие, а надо было приобрести приличные виолончель и контрабас. Сидели вечно в долгах. Жили мы в 9-метровой проходной комнате. И только после конкурса им. Чайковского мы с одним чемоданом переехали в отдельную квартиру. Всю премию тогда вложила в консерваторский кооператив.
А в 64-м году я специально ездила в Свердловск – купила хороший инструмент, который стоил совершенно бешеные деньги, и опять занимали везде, где возможно.
— Это вы на нем всю жизнь играете?
–Да.
— Здорово!
— Да, жизнь была такая, что надо было как-то всё сначала обустроить, чтобы обзаводиться дитем. В 69-м году родилась у нас Ольга. Когда ей было лет 6-7, она сказала, что она «хочет как мама, на виолончели». В итоге закончила у меня в классе консерваторию и аспирантуру.
Перед окончанием консерватории тоже вышла замуж, за альтиста Данилу. Но у Ольги, в отличие от меня, трое детей. Старшему, Ване, уже 24 года, он работает на телевидении, средний, Витя, учится на ударных.
А 10 лет назад появилась Наташка, которая тоже теперь играет на виолончели. Она даже концертирует, уже с оркестром играла.
Еще она занимается композицией, в прошлом году на каком-то конкурсе получила премию. Пока идет неплохо в этом направлении, не знаем, что будет дальше. (Улыбается)
— А вы с ней занимаетесь?
— Занимаюсь, но редко, потому что по времени не получается.
— Сколько сейчас у вас студентов в консерватории?
–10 студентов и три аспиранта.
— А в Испании сколько?
— В Испании 10. В Мадрид езжу раз в месяц на неделю, и надо дать каждому по 4-5 уроков, поэтому там с утра до вечера…
— Жуть!
— Жуть, не говори. Прилетаю сюда, тут сразу консерватория.
– Ну, вам так нравится, видимо?
— Тяжело уже…
— Ну, может, как-то разрядить ритм?
— Ну, куда уже разряжать, мне на днях 80 лет. Конечно, можно об этом подумать, но, когда начинаешь работать, обо всем уже забываешь.
— То есть лучше работать?
— Лучше работать.
— Мне даже не пришло в голову спросить вас, а вы когда-нибудь отдыхаете?
— Единственное время отдыха у меня – это на даче. А на даче я занимаюсь с внучкой, но в основном готовлю обеды на большую семью. (Улыбается)
— Ясно, вопрос неуместен. Скажите, пожалуйста, вдруг кого-то заинтересует: как научиться понимать классику?
— У человека должно быть желание примкнуть к красоте, и тогда он будет увлекаться, много слушать. Ты какой-то глупый вопрос мне задаешь! Это проблема общей культуры, у людей должна быть потребность стать культурными. У нас даже кот Лучик с удовольствием слушал классику!
— Да, интеллигентный был кот! А что самое главное в жизни для вас?
— Ты прямо как Познер (улыбается). Самое главное? Доброта и любовь.
— А самое интересное?
— В моей жизни огромное значение имели встречи с яркими личностями – с композиторами, с людьми, с которыми я играла.
Екатерина Соколова, «Musicum»
Источник: https://www.classicalmusicnews.ru/interview/nataliya-shakhovskaya-interview-2016/
Я узнала о Натальи Шаховской от замечательного преподавателя моего внука
Валентины Васильевны Балон- Рымашевской. Сколько добрых слов было сказано об этой женщине! Валентина Васильевна часто ее цитировала. Приводила Ее в пример любви к инструменту и трудолюбию!
Прочитав интервью Натальи Шаховской, я почувствовала, что как будто давно уже была знакома с этой замечательной женщиной!!! Мой внук окончил магистратуру Одесской музыкальной академии. Наблюдая за его
учебой, я понимаю откуда у него такая любовь к виолончели! Прекрасные последователи таких великих учителей!!! Благодарность и память, низкий поклон!