Интервью с участником XVI Международного конкурса имени Чайковского виолончелистом Бенедиктом Клёкнером.
Бенни Клёкнера я знаю уже несколько лет, играла вместе с ним в нескольких концертах. Симпатичный молодой человек, весёлый, открытый, он сразу очаровывает любую аудиторию.
Играть с ним одно удовольствие — чуткий партнер, красивый богатый звук, на редкость зрелые для такого молодого человека интерпретации. Несмотря на молодость, Бенни уже имеет успешную карьеру виолончелиста, играет с лучшими солистами, оркестрами и дирижерами в главных залах по всему миру.
Буквально вчера с удивлением узнала, что Бенни был отобран из огромного количества кандидатов для участия в конкурсе Чайковского. Сразу после блистательного концерта в Баден-Бадене, за бокалом вина, решила задать ему несколько вопросов.
Договорилась, что это будет первой частью интервью, а вторая часть будет сделана после конкурса. Бенни с радостью согласился ответить на несколько вопросов, возникших у меня спонтанно.
— Бенни, у тебя уже сложившаяся серьезная карьера, ты играешь с лучшими музыкантами по всему миру, почему вдруг возникла мысль о конкурсе Чайковского?
— Это произошло случайно. В одном концерте я играл Пеццо-каприччиозо Чайковского, и один музыкант мне сказал: «А почему бы тебе не принять участие в конкурсе Чайковского?» Сначала я рассмеялся и сказал, что больше не играю на конкурсах, а потом эта мысль меня не отпускала и я подумал, а почему бы и не попробовать? Для этого надо было послать свое видео (без обработки, конечно) одного сочинения Чайковского и ещё одного на свой выбор, и 2 рекомендательных письма. Я послал запись в конце марта. И уже почти об этом забыл, продолжал играть свои концерты. И вдруг на ФБ-странице моего коллеги-виолончелиста я увидел пост: «Ура! Я выбран для участия в конкурсе Чайковского». Я его поздравил и посмотрел лист участников… и там нашёл и свое имя!
— Ты не получил приглашения? Узнал случайно из ФБ?
— На следующий день я получил официальный емайл с Конкурса, что я отобран. Тогда я для начала отменил круиз на корабле и начал готовиться.
— Как, только 3 недели назад?
— Да, я получил приглашение за месяц до начала конкурса.
— Но ты же должен был указать всю программу?
— Да, конечно!
— Сколько допущено участников в категории «виолончель»?
— Двадцать пять.
— А сколько человек подали заявки?
— В емайле стояло, что более 1000. Но я точно не знаю, все ли записи слушали, или как они там разбирались с таким наплывом участников.
— Важно, что ты допущен, и это уже большой успех. Это же не первый для тебя конкурс. В скольких конкурсах ты принимал участие?
— Понятия не имею, я их не считал, но много (смеётся).
— Бывал ли ты ранее в России?
— Нет, никогда! Поэтому, это ещё одна причина поехать на этот конкурс. К тому же в Санкт-Петербург!
— Кстати, а ты говоришь по-русски?
— Нет! (Это слово он сказал по-русски).
— Ты едешь со своей пианисткой?
— Да. С Анной Наретто, с которой играл сегодня концерт. Анна — опытный аккомпаниатор, я ее давно знаю, она играет ещё с двумя моими коллегами (из Кореи и из Голландии) на конкурсе. Она является постоянным аккомпаниатором на Кронбергской Академии, в которой я принимал участие, она прекрасно знает весь репертуар и хороший партнер. Знаю её уже много лет, также и по Карл-Флеш Академи в Баден-Бадене.
— Подготовка к конкурсу и подготовка к концерту. Есть ли для тебя разница?
— Очень хороший вопрос. Собственно, кажется, что это то же самое. Но к конкурсу, конечно, стараешься более тщательно готовиться. Надо же сыграть как можно точнее, так что это более серьёзная подготовка. Вся эта ситуация, что тебя будут оценивать, ставить баллы, конечно обязывает. Надо чисто технически постараться приблизиться к совершенству, но все же не забывать о музыке и о публике, которая тебя тоже слушает и оценивает. К тому же, непонятно, как именно, по каким критериям будет жюри оценивать. Так что просто надо очень хорошо играть.
— Этот дополнительный стресс, адреналин, как он на тебя действует? Скорее позитивно или негативно?
— Конечно, на концерте ты играешь более свободно, там тебя слушает только публика, а тут надо ещё и жюри завоевать. Не скажу, что это окрыляет, но с другой стороны, это сподвигает на более критический подход к своей игре, на совершенствование, так что польза есть.
— После сегодняшнего концерта, от себя могу сказать, что ты сейчас в блестящей форме — играешь легко и свободно. Я знаю сама, сколько надо вложить труда, чтобы публике казалось, что так все легко и естественно звучит.
— Ты абсолютно права! Конечно, именно подготовка к конкурсу приводит тебя в такую форму. Это как бы дисциплинирует тебя, не дает расслабиться и пропускать какие-то мелочи, которые, может быть, в концерте и не заметны.
— Ты уже давно не студент, то есть, не ходишь на занятия к профессору. К концертам готовишься сам. А вот к конкурсу готовишься ли ты сам или все же играешь кому-нибудь из музыкантов или профессоров, у которых ты учился?
— Точно. Конечно, я играл моему профессору Мартину Остертагу, сейчас еду в Париж еще к одному профессору, буду играть некоторым музыкантам. Считаю это очень важным.
— От себя могу тебе пожелать, чтобы ты все же постарался играть на конкурсе, как на концерте, так же вдохновенно.
— То же самое мне сказали мои профессора, чтобы я просто наслаждался музыкой, постарался забыть про жюри и играл для публики, в этом прекрасном городе и в красивейшем зале. Ещё в жюри сидит, к примеру, выдающийся виолончелист Миша Майский, играть перед ним — это уже большая честь.
— Когда на конкурсе играет музыкант с явно выраженной индивидуальностью, это может понравиться или не понравиться жюри. Бывает, что просто идеальная чистая игра на конкурсе побивает индивидуальность. Будешь ли ты стараться выдать «конкурсный вариант» или все же играть свободно?
— Мне кажется, свою индивидуальность трудно скрыть. Думаю, ты этого не можешь и я тоже не могу. Это такая вещь, с которой невозможно «бороться». Я понимаю, что это может сказаться и позитивно, и негативно, но с этим надо жить…
— Мне кажется, что ты ничего не теряешь. У тебя есть напряженный концертный план. Эти концерты от тебя уже никуда не убегут, это не зависит от результатов конкурса. А вот если сложится все удачно, ты можешь только выиграть.
— Думаю так же. Если даже я не выиграю этот конкурс, это никак не скажется на моей карьере. Но, понятно, хочется выиграть и я постараюсь сделать для этого все от меня зависящее.
— Теперь вопрос, интересующий меня как пианистку и как партнера по камерной музыке. Когда-то, очень давно, ещё до моего участия в конкурсе пианистов, я принимала участие в конкурсе Чайковского как аккомпаниатор у виолончелистов (тогда ещё в Москве, в зале Чайковского). Есть струнники, для которых важно то, что делают они и им более или менее все равно, с кем играть. А есть такие, которые очень тщательно подбирают партнера и зависят от него. К какому типу принадлежишь ты?
— Есть такой анекдот, мне рассказал его очень известный виолончелист. Он играл в России с пианисткой, которая ни слова не понимала по-английски. Он ей говорил «slower», (медленнее), а она думала — «скорее», вот это была проблема! (Смеётся).
Для меня, конечно, важно играть с хорошим музыкантом. Пианистка, с которой я сейчас еду на конкурс, очень опытный музыкант. Тем более, в программе две большие сонаты — Брамса и Шостаковича, и тут действительно важен партнер.
— Есть ли у тебя среди виолончелистов идеал, кумир? Музыкант, на которого ты равняешься.
— Конечно, первые, кто приходят в голову, это Ростропович и Казальс. Я бы ещё назвал Даниила Шафрана. Его сочный звук, тонкая фразировка всегда меня вдохновляли…
— Тоже спонтанно назвала бы Ростроповича. И Шафран, конечно, очень хорош!
Ты сейчас в концерте играл Чайковского. Знаешь, русские обычно критично относятся к зарубежным коллегам, когда они играют русскую музыку. Но должна сказать, мне твой Чайковский понравился. Очень тепло и глубоко, мне было просто приятно, что ты настолько глубоко понимаешь эту музыку.
— Ого! Спасибо! Это для меня много значит!
— Не кажется ли тебе, что русская и немецкая классическая музыка — родственники? Или у тебя разный подход к немецкой и русской музыке?
— Мне кажется, что все же есть родственная связь, если подумать о немецкой романтике и русской музыке, то мы найдем много общего — это глубина чувств, меланхолия, так сказать «тяжелая кровь». Чего, например, нет во французской музыке.
Елена Кушнерова, «Этажи»
Источник: https://www.classicalmusicnews.ru/tchaikovskycompetition/tch16-benedikt-klekner-cello/
